Теперь они представляли собой сплоченную группу, изолированную от внешнего мира и запертую не по собственному желанию в этой “Сиесте”. Круг их общения отныне замыкался друг на друге. Истер был решительно настроен поддерживать в группе хорошее настроение. Они станут братством, если не семьей. Он постарается предотвращать все размолвки и не допустит никаких группировок.
Просмотрев в “бальной зале” два фильма, к десяти часам они все захотели спать.
— Я созрел для супружеского визита, — объявил за завтраком Джерри Фернандес, глядя в сторону миссис Глэдис Кард, которая при этом покраснела.
— Неужели? — сказала она, закатив глаза к потолку. Джерри улыбнулся ей так, словно именно она могла быть объектом его вожделения. Завтрак представлял собой настоящее пиршество, на столе было все — от жареного бекона до кукурузных хлопьев.
Николас явился в разгар трапезы с озабоченным выражением лица и сухо поприветствовал коллег.
— Не понимаю, почему нас лишили телефонов, — таковы были его первые слова, и приятное утреннее настроение сраау же рассеялось. Николас сел напротив Джерри, который прекрасно разбирался в его мимике и сразу же подхватил игру.
— И почему нам нельзя выпить холодного пива? — спросил он. — Дома я каждый вечер выпиваю стакан холодного пива, иногда два. Кто имеет право диктовать мне, что я могу и чего не могу пить здесь?
— Судья Харкин, — ответила Милли Дапри, которая вообще не употребляла алкоголя.
— Черта с два!
— И телевизор, — продолжил Николас. — Почему нам нельзя смотреть то, что мы хотим? Я смотрел телевизор все две недели, пока длился суд, и не помню, чтобы он меня так уж возбуждал. — Он повернулся к дородной Лорин Дьюк, склонившейся над полной тарелкой омлета. — Вы видели в новостях хоть что-нибудь, касающееся этого судебного процесса?
— Нет.
Николас взглянул на Рикки Коулмен, скромно ограничившую себя безвредными кукурузными хлопьями.
— А как насчет гимнастического зала или какого-нибудь другого места, где можно хорошенько пропотеть после восьмичасового сидения? Не сомневаюсь, что найти мотель со спортивным залом не составляло трудности. — Рикки кивком выразила свое полное согласие.
Покончив с омлетом, в разговор вступила Лорин:
— Чего я никак не могу понять, так это почему нам не доверяют полноценно пользоваться телефоном. А вдруг моим детям понадобится позвонить мне? Я не верю, что какие-то бандиты станут угрожать мне по телефону.
— А мне нужен лишь стакан-другой холодного пива, — заметил Джерри. — Ну, может быть, еще дополнительный супружеский визит, — добавил он, снова взглянув на миссис Глэдис Кард.
Недовольное ворчание за столом нарастало, и спустя десять минут после появления Николаса присяжные были уже на грани взрыва. Незначительные претензии оформились в полновесный свод обвинений. Даже Херрера, отставной полковник, которому доводилось стоять лагерем в джунглях, выразил недовольство ассортиментом напитков, представленных в “бальной зале”. Милли Дапри не нравилось отсутствие газет. У Лонни Шейвера были неотложные дела на службе, и ему претил сам факт изоляции.
— У меня своя голова на плечах, — заявил он, — и никто не может повлиять на мое мнение. — Ему необходима по меньшей мере неограниченная телефонная связь. Филип Сейвелл каждое утро на заре занимался йогой в лесу, в полном одиночестве, только он — и природа, а здесь на двести ярдов вокруг — ни единого деревца. А церковь?! Миссис Кард — ревностная баптистка, она не пропустила ни одного молитвенного собрания, которые проводятся по вечерам в среду, и исповеди по вторникам, и женских собраний по пятницам, и, разумеется, в священный день отдохновения бывает масса религиозных мероприятий.
— Необходимо откровенно высказать все прямо сейчас, — торжественно сказал Николас. — Нам предстоит провести здесь две, а может быть, и три недели. Следует обратить внимание судьи Харкина на наши требования.
Между тем судья Харкин в своем кабинете, куда набилось девять адвокатов, возбужденно обсуждал с ними сегодняшние дела, которые не предназначались для ушей присяжных. Он требовал, чтобы адвокаты каждое утро являлись к нему в восемь часов на утренний раунд, и часто задерживал их на час-другой после ухода жюри. Громкий стук в дверь прервал горячий спор между Рором и Кейблом. Глория Лейн так резко распахнула дверь, что та ударилась о стул, на котором сидел Оливер Макэду.
— У нас проблемы с жюри, — мрачно объявила она. Харкин вскочил на ноги:
— Что?!
— Они желают говорить с вами. Это все, что мне известно.
Харкин взглянул на часы.
— Где они?
— В мотеле.
— Вы что, не смогли доставить их сюда?
— Не в этом дело. Мы пытались. Но они не желают ехать, пока не поговорят с вами.
У Харкина опустились плечи и отвисла челюсть.
— Это становится смешным, — заметил Уэндел Pop, ни к кому конкретно не обращаясь. Адвокаты наблюдали за судьей, невидящим взглядом уставившимся на стопку бумаг у себя на столе. Он собирался с мыслями. Потом потер руки и, одарив всех широкой деланной улыбкой, объявил:
— Что ж, поедем встретимся с ними.
Первый звонок Конрад принял в 8.02. Она не просила позвать Фитча, следовало просто передать ему сообщение, что жюри снова бастует и не явится в суд до тех пор, пока судья Харкин не притащится к ним в мотель и лично не пригладит им перышки. Конрад помчался в комнату Фитча и передал ему сообщение.
В 8.09 она позвонила снова и передала Конраду информацию, что Истер наденет темную хлопчатобумажную рубашку поверх рыжевато-коричневой майки, красные носки и те же вельветовые брюки цвета хаки. Красные носки, повторила она.